Творожковский монастырь был расположен на скате горы при небольшом озере Каменное в местечке Творожково. По преданию, в этих местах некогда шли кровопролитные сражения, о которых напоминают остатки древних кладбищ с каменными крестами. Неподалеку от монастыря высилась гора под названием Городок, на которой, как гласит народная молва, останавливался Иван Грозный во время похода в Ливонию. Крестьяне бывшей здесь неподалеку деревушки Река находили серебряные монеты в глиняных сосудах. Два больших кургана в километре от монастыря, по местному преданию, насыпаны над телами двух павших здесь русских богатырей.Творожковский монастырь был открыт "с высочайшего разрешения", по просьбе гдовской помещицы Александры Филипповны фон Розе, в монашестве Ангелины. Главным зданием монастыря был каменный пятиглавый собор с колокольней, построенный по проекту архитектора Шурупова в 1873-1881 годах. Собор, келейный корпус, многочисленные хозяйственные постройки монастыря окружала ограда из дикого камня. Творожковский монастырь, возглавляемый бывшей помещицей-крепостницей, призван был усилить отвечающее интересам царизма религиозное воздействие на крестьян в пореформенное время. Этот монастырь существовал вплоть до революции и установления Советской власти. В последующем помещения монастыря использовались в хозяйственных целях, а в годы Великой Отечественной войны они были частично разрушены.Победа Петра I над шведами, выход России к Балтийскому морю и строительство Санкт-Петербурга положительно сказались на судьбе близлежащих районов. Прекратились иноземные набеги. Потребность в корабельном и строительном лесе несколько оживила хозяйственную жизнь местного населения. Все же вплоть до социалистической революции эта жизнь продолжала в значительной степени замыкаться в узкие рамки отсталого сельскохозяйственного производства."Материалы по статистике народного хозяйства в Санкт-Петербургской губернии за 1882 год" позволяют достаточно полно восстановить образ жизни и занятия жителей района на примере бывшей Яблонецкой волости (ныне Марьинский сельсовет).Населенные пункты в этой волости были небольшими, в среднем на деревню приходилось 23 двора и 123 жителя, причем женщин было больше, чем мужчин, так как последние уходили на заработки в столицу. Из всех семей волости почти половина состояла менее чем из пяти человек. Из общего количества крестьян 78,6 процента были бывшими помещичьими крепостными. Размер душевого надела составлял в среднем 6,7 десятины земли, в том числе удобной - 6,1 десятины. Но наделы получали далеко не все семьи. Из 768 крестьянских семей волости без надела было 104, с полунаделом - 2, с одним наделом - 122, с полуторным наделом - 99, с двумя наделами - 317. Большее количество наделов, но не превышающее пяти, имели 124 семьи.На надельных землях крестьяне возделывали озимую рожь и из яровых - овес. Кроме того, в значительных количествах выращивали ячмень и лен. В крестьянском земледелии применялись только трехпольный севооборот и лишь навозные удобрения, коюрых не хватало для поддержания плодородия почвы. "Материалы по статистике" так описывали состояние крестьянского земледелия: "Земледельческие орудия носят печать застоя. Обыкновенная соха и борона из еловых сучьев почти исключительно господствуют на всем пространстве крестьянских полей. Только при разделе пустырей под лен употребляются особые плужки - резы, резцы, которыми распластывают и поднимают одернившуюся землю. Плуг вообще считается здешними крестьянами орудием, непригодным для обработки пашни, по причине каменистости или твердости здешних почв: земля часто настолько засыхает, что не поддается нужной вспашке. Это следствие... экономической несостоятельности крестьян. В помощь деревянной бороне для размягчения комков земли употребляют деревянные колотушки (тукмачи), а некоторые домохозяева - катки".Неудивительно, что эффективность крестьянского земледелия была крайне низкой. Урожайность в "сам столько-то" составляла в среднем и в самые урожайные годы соответственно: ржи - 3 и 5,5; овса - 2,5 и 3,5; ячменя - 2,5 и 4; картофеля - 4 и 7,5; гречихи - 2,5 и 4,5; гороха - 2 и 3; льноволокна - 2 пуда на меру высеянного семени и 3 пуда. Обыкновенный средний урожай удовлетворял потребности крестьянского населения в хлебе только на 53 процента. Более половины надельных крестьянских семей вынуждены были прикупать хлеб. Эти закупки начинались уже перед рождеством в декабре и продолжались до петрова дня в июле.Лен - одна из древнейших культур на землях Пскова и Новгорода. Но на протяжении многих веков крестьяне обрабатывали его с помощью самых примитивных орудий. В 80-е годы XIX века такими орудиями по обработке льна были скамья, драчка, мялка, машина для мытья и трепало, или яснина. Все они изготовлялись на месте. С их помощью обрабатывали лен и крестьяне нынешнего Струго-Красненского района. На специально оборудованную деревянными крючками скамью клали сноп льна и привязывали его веревками. Затем драчкой, наподобие коротеньких грабель из крепкого дерева с железными зубьями, обдирали головки. Мяли лен с помощью мялки - двух бревен, между которыми поперек размещали сноп, и верхним бревном били по нижнему. Машина для мялки приводилась в действие лошадью, которая двигала по кругу брус с прикрепленной к нему тележкой. Валики тележки и мяли лен, положенный на зубцы специального помоста.Трепкой льна крестьяне сами не занимались, это было делом промышленников. "Материалы по статистике" так описывали операцию трепки льна: "Треплют лен обыкновенно в овинах, на дворе и тому подобных местах; крупные же льнопромышленники устраивают особенные "шофы" - особые бревенчатые здания до 10 саж. длины и до 3 саж. ширины с окнами, расположенными на одной стороне здания; окна (до 10 окон) с одной рамой, нижняя половина которых во время работы поднимается кверху для вентилирования. В таком здании собирается иногда до 20 трепальщиков, и духота от пыли стоит необыкновенная: "...как потреплешь день - выхода не найдешь в двери, точно угорелый"; особенно убийственна пыль при трепке "стланца" (не моченого, а только стланого льна)".Для нормального проведения сельскохозяйственных работ у крестьян не хватало тягловой силы. На каждые 100 крестьянских семей Яблонецкой волости 22 были безлошадными, 44 имели всего одну лошадь, 30 - две лошади и только 4 семьи имели по три лошади и более. Приблизительно такая же картина была и в отношении коров. На каждые 100 крестьянских семей 19 не имели совсем крупного рогатого скота, 22 имели по одной корове, 30 - по две, 19 - по три и только 10 семей имели по четыре коровы и более.Кроме растениеводства и животноводства часть крестьян в Лудонской и Яблонецкой волостях занималась пчеловодством.Нищенское существование заставляло 93 процента всех крестьянских семей Яблонецкой волости промышлять на стороне. Занимались, главным образом, оказанием услуг. Женщины шли в прислуги, прачки, кухарки, горничные, няньки в столицу, мужчины устраивались туда же дворниками, кучерами, сторожами, прислугой при банях и трактирах, шли в лакеи, повара, кухонные работники, в услужение при аптеках и магазинах, в швейцары.Многие семьи занимались на месте заготовкой дров. Сравнительно большой размах этот промысел приобрел со строительством Варшавской железной дороги. Во второй половине XIX века паровозы топились дровами, поэтому на станции Белая для их заправки складывали огромные поленницы. В конце века дрова были важнейшим отправлением со станции в Петербург. Так, в 1897 году их было отправлено 240 тысяч пудов.Заготовка дров была изнурительной и малооплачиваемой работой. Пилили лес осенью, начиная с сентября и вплоть до декабря. В пилку ходили зачастую все члены семьи от 12 до 60 лет. Пильщики сваливали лес с корня и обрубали сучья, затем перепиливали бревна на большие поленья, раскалывали их и укладывали в поленницы. На работу брали из дома хлеб, вареную картошку, творог и другую снедь. В осеннее время часто простужались, так как работать приходилось и в воде. При кладке дров нередко надрывали грудь. Заработок на пилке дров не превышал 60 копеек в день на человека. С установлением санного пути начиналась возка дров из леса. На лошадь в день зарабатывали до одного рубля, из которого нужно было издержать 30 копеек на полмеры овса для лошади. Вывезенные к железной дороге дрова на кружалах (ровных площадках) распиливали намелко. Мелкие (штырковые) дрова вновь складывали в поленницы. Весной начиналась погрузка дров в вагоны, которая продолжалась все лето. Грузили дрова преимущественно женщины, поскольку эта работа считалась легкой и была малооплачиваемой. Дневной заработок на погрузке дров при всем старании не превышал 40 копеек.Описывая этот промысел, учитель-регистратор Анисимов сообщал: "Плата за работы производилась не всеми лесопромышленниками чистыми деньгами. Так, один из лесопромышленников часто, по неимению, будто бы, свободных денег, принуждает рабочих брать расписки для забора товаров из лавки одного крестьянина в дер. Мхах: приходится получать худые припасы по дорогой цене. Другое зло для мужика при всяких лесных работах-это получение от лесопромышленника задатка рублей в 10-15 на лошадь. Этот задаток стесняет рабочего: получив его, мужик часто должен соглашаться работать за более низкую цену. Задатки, говорят мужики, сбавляют половину цен на всю работу".С лесными заготовками в Яблонецкой и других волостях были связаны смолокурение, дранье коры и лыка.Ремесла и кустарные промыслы были развиты слабо. Это в основном плотничество, кузнечное ремесло, изготовление сапог. Кроме того, выделывалась деревянная посуда: по Яблонецкой волости в деревнях Яблонец, Раек, Бобовище, Обода, Зарябинка, Ждани. В деревнях Замошье, Бобовище, Березицы, Заозерье, Заря-бинка той же волости изготовлялись колеса, телеги, сани, прялки, мялицы. В восьми верстах от станции Новоселье, в имении Могутово, до революции находился стекольный завод Томилова, по сути единственное промышленное предприятие во всей округе, на котором выделывались оконные стекла на 50 тысяч рублей в год при 30 рабочих.Местное население было в подавляющем большинстве неграмотным. В Яблонецкой волости, например, на 100 мальчиков школьного возраста приходилось только 8 грамотных, а на 100 девочек - только одна. По всей волости грамотных было на каждые 100 мужчин - 3, а на 100 женщин - едва ли одна. В волости была всего одна земская школа. "Материалы по статистике" отмечали при этом: "Но и эти цифры грамотных учащихся далеко не имеют того значения, какое им может быть придано, так как изображаемая ими грамотность имеет крайне условный смысл. Это не всегда грамотность простого человека, умеющего прочитать незамысловатую книгу, толково передать прочитанное, толково написать простое письмо, решить самую несложную арифметическую задачу, а весьма часто только отрывочные, ни к чему не годные следы когда-то бывшего, да и то плохого обучения".Такое состояние образования населения породило своеобразную "деревянную грамоту", применявшуюся при уплате подушных податей. Старожилы района еще помнят ее. В волостном правлении сельскому старосте вручали пеньковый шнур, в который особыми узлами были ввязаны деревянные палочки с небольшими интервалами - десяток от десятка, что соответствовало порядку деревенских десятидворок. Этот шнур был своеобразной копией подворного списка земельной общины и в то же время приходной квитанционной книжкой. В избу собирались "патриархи" дворов, на которых по волостным земельно-межевым документам значились душевые наделы. К столу, за которым сидел староста с большой медной бляхой на цепочке - знаком его административной власти, подходили очередные плательщики, называли себя и своего десятского. Староста отсчитывал на шнуре нужный десяток и в нем нужную палочку и колол ее ножом пополам. Получившиеся половинки подравнивались, вплотную подгонялись друг к дружке, и по ним обеим в один прием наносились поперечные линии - зарубки. Форм зарубок было много, и каждая имела свое цифровое значение: прямая равнялась одному рублю (целковому), прямая наклонная - 50 копейкам (полтиннику), наклонная с крестиками на концах - 25 копейкам (четвертаку) и т. д. Уплатившему налог выдавалась отколотая половинка - "бирка". Такие квитанции были распространены во многих деревнях, в том числе и в административном центре Яблонецкой волости - деревне Сковородка.В зачаточном состоянии находилось до революции медицинское обслуживание населения. В минувшие века массовые эпидемии не раз опустошали край. Вымирали целые деревни. Страшная моровая язва случилась в 1709 и 1710 годах. Один путешественник так описал погребение умерших: "С умирающими из бедного класса здесь много не церемонятся. Труп, завернув в рогожку, привяжут веревками к шесту, и таким образом несут его два человека, а много - что везут его на дровнях, как мне самому случалось видеть, совсем нагой, на кладбище, где зарывают его в землю без всяких дальнейших обрядов".Прошло двести лет, а в районе мало что изменилось. В 1905 году на всех жителей района был только один Новосельский лазарет на мызе Чащино, в трех верстах от станции, который был арендован на 10 лет за плату тысяча рублей в год. Лазарет состоял из двух зданий. В большем было 5 палат, в меньшем - 2 палаты для заразных. Лазарет мог вместить всего 40 больных. Смертность населения от болезней, особенно детская, продолжала оставаться крайне высокой.До крестьянской реформы на территории нынешнего Струго-Красненского района не было дворцовых владений, все владения были частнособственнические, то есть помещичьи. Причем не было очень крупных поместий. Однако гнет крепостничества и произвол помещиков от этого не был слабее, скорее наоборот. Об этом свидетельствуют многие документы той поры.Вот, например: прошение 1829 года крестьян деревни Горки Николаю I о защите их от притеснений и жестокости помещика. Владелец деревни Артемий Харламов, "быв сам не женат, разлучал браки, тиранил извергски не соглашавшихся на его потехи жен, бил нещадно мужей за то, что не принуждали жен своих на его потехи, делал насильствия девкам". Когда же крестьянин Карп Анисимов заступился за свою жену, "Харламов, приехав в с. Киевец к капитану, квартировавшему у крестьянина Скачка, спросил у него 8 человек унтер-офицеров для наказания его, Анисимова, розгами. Капитан, согласясь на то, просьбу его исполнил и был при наказании сам, понуждая бить его как можно жестоко. После того Харламов, отобрав от него, Анисимова, весь скот, хлеб и разоря дом его, прогнал из деревни". Этот помещик "разорил по уездному суду и распродал 16 обоего пола душ... Наконец, обрив мужикам головы, засадили посредством того суда всех в тюрьму, оставя только женский пол и малых детей, да и тех ежедневно держит на барщине, награждая побоями и претерпевающих нередко голод". В ответ на прошение крестьян по постановлению уголовной палаты за неподчинение помещику четыре крестьянина были наказаны кнутом, семерым "вменено в наказание" шестимесячное заключение в тюрьме.Крестьяне неоднократно отказывались от исполнения непосильных повинностей, но царизм принуждал недовольных силой. В 1862 году временнообязанные крестьяне имения помещика Сеславина деревень Баранова, Малаховой и Теребуни в числе до 300 человек отказались от исполнения смешанной повинности и оказали сопротивление мировому посреднику и земской полиции. Для прекращения беспорядков санкт-петербургский военный губернатор А. А. Суворов-Рымникский направил против крестьян роту лейб-гвардии Литовского полка.Сохранились документы о бунте при строительстве 206-й версты Варшавской железной дороги. Здесь работали оброчные крестьяне Виленской и Витебской губерний. При возведении насыпи на Пискалевском болоте, где свирепствовала холера, 27 декабря 1857 года голодные, раздетые, жестоко притесняемые приказчиком Черняевым люди бросили работу и разбежались по своим деревням. За это они были выпороты и отбавлены этапом на продолжение строительных работ.Не принесла облегчения крестьянам и грабительская реформа 1861-1862 годов. Лучшие земли оставались за помещиками, крестьян же заставляли выкупать те участки, которыми они всегда пользовались. Это вызвало протест со стороны крестьянской массы. Министр внутренних дел докладывал царю в 1861 году: "В Санкт-Петербургской губернии возникли недоразумения в Лугском уезде (в его состав входила территория нынешнего Струго-Красненского района. - Г. П.), в имениях помещиков Ермолова, Тирана, Бека, Дунина-Маруникевича, Огарева и Черкасова, прекращенные внушениями командированного в уезд чиновника по особым поручениям при военном генерал-губернаторе подполковника Квитницкого". Владения некоторых из этих помещиков были расположены в нынешних границах района.В 1884 году становой пристав Плеснев и землемер Иванов прибыли в деревню Дуброво, чтобы провести размежевание земель. Но крестьяне, сомкнувшись плечом к плечу, не допустили землемера протянуть цепь, заявив, что они не хотят "брать болото вместо хорошей земли". Исполняющий дела прокурора Петербургского окружного суда Э. И. Вуич докладывал прокурору Петербургской судебной палаты А. В. Волкову, что в ходе следствия по этому делу предполагается "приступить к допросу обвиняемых крестьян дер. Дуброво, причем из числа последних двое наиболее выделявшихся и возбуждавших своих однодеревенцев к сопротивлению - крестьяне Степан Кузьмин 2-й, Павел Карпов - будут подвергнуты приводу в гор. Лугу, тогда как остальные обвиняемые обязываются явиться на станцию Белую Варшавской железной дороги, находящуюся в близком расстоянии от их селения".Великий русский поэт Александр Блок так охарактеризовал мрачную эпоху реакции:В те годы дальние, глухие,В сердцах царили сон и мгла:Победоносцев над РоссиейПростер совиные крыла,И не было ни дня, ни ночи,А только - тень огромных крыл...